военно-исторической литературе допускается некоторая односторонность в освещении деятельности военных советов. К сожалению, это можно заметить даже к таком объемном издании, как «История второй мировой войны 1939–1945».

В заключительном, двенадцатом, томе этого издания правильно подчеркивается, что в ходе войны роль военных советов в оперативном руководстве возрастала, что на них лежала «вся полнота ответственности за подготовку, ход и результаты боевых действий, политико-моральное и боевое состояние войск, подбор и расстановку командных и политических кадров, высокий уровень партийно-политической работы» и за решение ряда других задач.

Однако в других томах, особенно при освещении отдельных стратегических операций, роль военных советов показана недостаточно полно.

К примеру, в девятом томе роль военных советов в Белорусской операции 1944 года характеризуется так: «Военные советы фронтов и армий и политорганы большое внимание уделяли усилению партийно-политической работы… Военные советы и политорганы проявляли большую заботу об укреплении партийных организаций… В центре внимания командования, военных советов и политорганов фронтов было обобщение боевого опыта» (стр. 45–46).

Слов нет, военные советы к той важной работе, какая здесь перечисляется, вполне причастны, но разве она не являлась в первую очередь функцией политорганов?

Еще менее близки к истине характеристики роли военных советов в Восточно-Прусской и Маньчжурской операциях 1945 года. В том и другом случае им отводится буквально по одной фразе, в которых затрагиваются тоже лишь аспекты партийно-политической работы (см. т. 10, стр. 119; т. 11, стр. 211).

Я являлся непосредственным участником всех трех упомянутых стратегических операций Советских Вооруженных Сил и потому хорошо знаю, какую большую организаторскую роль по всесторонней их подготовке осуществляли военные советы фронтов и армий. На протяжении всей войны они считали основными и главными своими задачами повышение боеспособности и постоянной боеготовности войск. Решить эти задачи удавалось не всегда, потому военные советы несли в полной мере ответственность и за поражения наших войск, особенно в первый период войны.

Вспоминая боевое прошлое, наши победы и неудачи, проникаешься чувством глубокого уважения к военным советам, их деятельности в годы Великой Отечественной войны. Являясь самым массовым звеном в системе руководства вооруженными силами на фронте, они на деле воплощали ленинский принцип сочетания коллегиальности и единоначалия, личной ответственности при решении задач по разгрому врага.

На страницах книги я уже говорил, как высоко ценили военные советы наши выдающиеся начальники, в их числе Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

С чувством удовлетворения вспоминаю я работу Военного совета 39-й армии.

Входившие в его состав люди делали все, что было в их силах, для выполнения возлагавшихся на армию задач, потому значительной была доля каждого из них в славной боевой репутации, завоеванной армией в сражениях на западе и востоке.

Глава пятая

Друзей в беде не оставляют

Первые шаги

Да, больших и малых дел, из которых складывалось выполнение нашей главной задачи — организации и упрочения обороны Порт-Артура и полуострова Гуаньдун, — было действительно много. Тем не менее Военному совету армии приходилось с каждым месяцем все глубже вникать в экономические, социальные и культурные проблемы жизни населения полуострова, решать которые должна была бы гражданская администрация. По советско-китайским соглашениям о Порт-Артуре и Дальнем формировать ее надлежало китайскому правительству, понятно, с учетом интересов СССР в данном районе. Как и местная китайская общественность, мы ожидали приезда представителей из Чунцина — тогдашней резиденции гоминьдановского руководства — для решения столь неотложного вопроса.

Однако чанкайшисты появляться на Гуаньдуне не спешили. В те дни мы не могли найти объяснения такому их безразличию как к интересам соотечественников, так и к обязательствам по советско-китайскому договору.

Понадобилось время понять, что дело не в безразличии, а в преднамеренной, согласованной с представителями США политике, смысл которой состоял в том, чтобы вызвать в районе беспорядки и создать предлог для введения на полуостров чанкайшистских и американских войск. Расчет был прост: чем сложнее будет положение на Гуаньдуне и особенно в Дальнем, тем это выгоднее для Чан Кайши и американцев.

Лишь во второй половине ноября 1945 года в Дальний неожиданно приехал сын Чан Кайши и его наместник в Маньчжурии Цзян Цзинго. Об этом я расскажу чуть позже, но к тому времени органы самоуправления и в Дальнем, и на всем Гуаньдуне уже действовали, так что высокопоставленному визитеру оставалось только признать их. Чем-либо помочь населению района и местным властям Цзян Цзинго и не мог, и не хотел.

Между тем с той жизнью, какую мы увидели на полуострове, мириться было невозможно. Нищета, бесправие, почти поголовная неграмотность китайского населения — вот что оставляли после себя японские колонизаторы. Оккупационные власти являлись орудием чудовищной эксплуатации и грабежа населения, ко всему остальному они не проявляли никакого интереса. Это может показаться невероятным, но в японском губернаторстве отсутствовали даже какие-либо данные о составе населения на его территории.

Нам и пришлось начать со сбора сведений для демографической характеристики полуострова.

Считалось, что до прихода советских войск на полуострове проживало приблизительно 1200 тысяч человек. Но поскольку границы, порты и многочисленные бухты Гуаньдуна были открыты, то численность населения менялась буквально ежедневно. Так, к середине октября 1946 года, по подсчетам местных инициативных групп, население составляло уже 1500 тысяч человек. Около миллиона проживало в районе Дальнего, а в самом городе — до 700 тысяч. Столь заметное увеличение населения объяснялось главным образом притоком японцев из центральных районов Маньчжурии — теперь их общая численность здесь приблизилась к 300 тысячам. В районе Дальнего насчитывалось также около 7 тысяч корейцев и немногим более одной тысячи русских.

Были собраны данные о социальном составе китайского населения (общая его численность оценивалась в 1,2 млн. человек): крестьян — более 350 тысяч, рабочих — около 300 тысяч, служащих и мелких торговцев — около 180 тысяч человек. Рабочие, служащие, торговый люд жили в основном в Дальнем. Вообще этот город определял демографическую обстановку на полуострове, поэтому расскажу о нем несколько подробнее.

Дальний (китайское название Далянь) был основан русскими на месте китайского рыбацкого поселка в конце XIX века, и за несколько десятилетий развился в один из крупнейших на востоке торгово-промышленных центров. Его незамерзающий порт мог одновременно принимать десятки океанских судов, не говоря уже о каботажном флоте.

В отличие от большинства других крупных городов Маньчжурии, Дальний, особенно в центральной своей части, имел вполне европейский вид: его широкие, прямые улицы, просторные площади были застроены огромными зданиями банков, торговых фирм, фешенебельными отелями, ресторанами, магазинами, роскошными особняками бизнесменов; всюду много зелени.

В буржуазную элиту Дальнего входило несколько русских купцов и промышленников. Среди них выделялся владелец большого гастрономического магазина